ДЖОН РЕЙЕЛ РОНАЛЬД ТОЛКИЕН: “Я ПРОСТО БОЛЬШОЙ ХОББИТ”
“Мы делаем любые операции, кроме удлинения и заострения ушей” — латунные таблички с таким текстом появились на дверях клиник пластической хирургии с конца 50-х годов. Именно тогда к хирургам стали обращаться молодые люди обоих полов с просьбой изменить их внешность “под эльфов” — а все из-за эпопеи англичанина Толкиена “Властелин колец”, которую называют “книгой ХХ столетия”…
— Алло, пригласите, пожалуйста, к телефону профессора Толкиена — на американский манер пропел звонкий голосок.
— Толкиен у телефона. Что случилось? — перепугался спросонья профессор.
— Ничего не случилось, — удивились на другом конце провода. — Просто я возглавляю объединение толкиенистов Лос-Анжелеса. Мы готовимся к большой игре по “Властелину Колец”, шьем костюмы. Пожалуйста, разрешите наш спор. Есть ли крылья у чудища Балрога из первого тома?
— Крылья? У Балрога? — ошарашено переспросил Толкиен. Ему удалось, наконец, зажечь лампу и рассмотреть циферблат наручных часов — так и есть, три по полуночи! Ну конечно, в этой чертовой Калифорнии сейчас семь вечера…
С постели подала голос рассерженная Эдит: “Да что они себе позволяют?! Звонить в почтенное семейство, ночь-заполночь!”. Толкиен виновато покосился на жену. Бедняжка! Ей всегда было с ним нелегко, а уж теперь вдвойне… Слава — нелегкий груз. Журналисты осаждают дом, незнакомые женщины телеграфируют о страстной любви к Арагорну, под окнами разбит палаточный лагерь, и дикого вида юнцы, лохматые, с безумными глазами, скандируют: “Толкиен — бог! Толкиен — гуру!”. Говорят, они глотают “Властелина Колец” пополам с ЛСД… Как, бишь, их? Хиппи, что ли? Или взять, хотя бы, такие вот ночные звонки. В прошлый раз ему звонили из Токио — интересовались, как звучит в прошедшем времени глагол “лантар
” из языка эльфов. Такая жизнь впору кинозвезде, а не тихому профессору Оксфорда, каковым уже больше двадцати лет является он, Джон Рейел Рональд Толкиен…ДИТЯ ОРАНЖЕВОЙ РЕСПУБЛИКИ
Вообще-то Джоном Рейелом Рональдом он разве что числился по паспорту. Просто родители не договорились, как назвать первенца. Мать, смирившаяся с необходимостью дать мальчику второе имя Рейел (так в семье Толкиенов с незапамятных времен записывали всех старших сыновей), в качестве первого имени выбрала “Рональд”. Отцу больше нравилось “Джон”. Так они и называли мальчика — каждый по-своему. Позже одноклассники прозвали его Звонарем, за любовь к пространным рассуждениям. Коллеги именовали его Дж.Р.Р.Т, студенты — Сумасшедшим шляпником, близкие друзья — Оксюмороном. Этим словом в филологии обозначается парадоксальные словосочетания, вроде “по-дурацки умный” — а именно так можно перевести немецкое “Toll-kuhn”, созвучное с фамилией Джона Рейела Рональда. “У меня все складывалось как-то по-дурацки, не так, как у других, — утверждал Толкиен. — Англичане — они, ведь, как хоббиты. Чем меньше с ними чего-либо случается, тем они почтеннее. А уж Оксфорд — тем более не рассадник людей с увлекательными биографиями. Моя же собственная история жизни больше подошла бы не кабинетному ученому, а какому-нибудь литературному герою”…
Начало его биографии, словно, взято из Киплинга. Рональд родился в Оранжевой республике — много позже это государство назовут ЮАР. Его отец — Артур Рейел Толкиен, управлял филиалом “Ллойд-банка” в городке Блумфонтейн: всего-то две сотни ветхих домишек, насквозь продуваемых пыльными бурями из вельда (голой африканской степи, где не растет ничего, кроме жухлой травы). По ночам сердце леденит вой шакала, спать мешают ружейные выстрели — блуммфонтейнские мужчины по очереди несут ночную вахту, отгоняя от города львов. А вот обезьян никакими выстрелами не испугаешь — они скачут по заборам, забираются в дома, тащат все, что плохо лежит. В сарае у Толкиенов кишат ядовитые змеи. На первом году жизни Джон Рейел Рональд пугает своих родителей, исчезнув из дому — оказывается, мальчик-слуга из местных просто унес малыша в вельд, в свое селенье, чтобы показать родным. На втором году жизни Толкиена укусил тарантул — к счастью, няня быстро обнаружила ранку и высосала яд.
Дальше жизнь круто повернула в сторону диккенсовского сюжета. Когда мальчику было четыре года, от тропической лихорадки умер его отец. В оранжевой республике семью больше ничего не держало, и мать, Мэйбл, вместе с сыновьями Рональдом и Хилари обосновалась в Англии — они жили почти впроголодь, имея всего 30 шиллингов в неделю. В десять лет Рональд осиротел совсем — Мэйбл свел в могилу сахарный диабет, который совсем не умели лечить в начале ХХ века. Маленьких Толкиенов определили жить к зловредной дальней родственнице — тетушке Беатрис, в Бирмингем. Первым делом она, на глазах у сирот, сожгла письма и портреты их покойной матери. Дело в том, что Мэйбл незадолго до смерти перешла в католицизм, и детей наставляла в том же духе. Теперь же тетушка Беатрис стремилась, изгнав из их памяти воспоминания о матери, вернуть мальчиков в лоно англиканской церкви. Справедливости ради нужно сказать, что делалось это из самых благих побуждений: известно ведь, католику в протестантской Англии легкой жизни не видать… Да только вот маленькие Толкиены упорствовали. Хилари дорого поплатился за упрямство: его не взяли ни в одну бирмингемскую школу. А вот Рональду повезло — в престижнейшей школе Короля Эдуарда, куда принимали либо богатых, либо очень одаренных детей, на эти вещи смотрели сквозь пальцы. А Рональд оказался настолько одаренным, что ему дали стипендию.
Это была не школа, а клад для такого мальчика, как юный Толкиен. Кроме обязательных французского и немецкого языков, он изучил там греческий и среднеанглийский язык VII-XI веков. Таких любителей языкознания в школе оказалось четверо, и они основали собственный клуб — ЧБКО, “Чайный клуб Барровианского общества”. Ведь собирались они на файв-о-клоки в маленьком кафе при универсаме Барроу на Копорейшн-стрит, в центре Бирмингема. Тетушка Беатрис пыталась запретить Рональду и это невинное развлечение. Она считала, что мальчик без средств к существованию не должен слишком много воображать о себе, потому что в будущем может рассчитывать разве что на место уличного торговца дезинфицирующими средствами (этим, кстати, промышлял родной дед Толкиена). К счастью, кроме старой фурии, у мальчиков был еще опекун — исповедник покойной Мэйбл, отец Фрэнсис. Однажды, сжалившись, он забрал маленьких Толкиенов от тетушки Беатрис и поместил их в пансион миссис Фолкнер, все в том же Бирмингеме. Дело было в 1908 году, Рональду исполнилось шестнадцать лет. И тут произошла завязка нового “литературного” сюжета — на этот раз любовного.
ЛЮБОВЬ ПОБЕЖДАЕТ
Эдит Брэтт занимала комнату прямо под той, где поселились братья Толкиены, так что можно было переговариваться, сидя на подоконниках. Очень хорошенькая, сероглазая, с модной короткой стрижкой. Она была старше Рональда почти на 3 года, и показалась ему соблазнительно зрелой. Молодые люди ездили на велосипедные прогулки за город, часами сидели у ручья, а когда шел дождь — прятались в кафе.
Хозяйка кафе и доложила об этих свиданиях миссис Фолкнер: “Подумать только, милочка! Юноша с девушкой, тайком, без сопровождения старших… Это же скандал!”. Отец Френсис, узнав обо всем, разгневался: “Эдит — протестантка, к тому же тебя сейчас должна занимать только подготовка в Оксфорд! В общем, я запрещаю тебе видеться, а так же переписываться с этой девицей. Во всяком случае, в ближайшие три года”.
Ослушаться Рональд не посмел. Они с Эдит распрощались на вокзале — опекун девушки, ее родной дядя, велел ей ехать к нему, в Челтнем. “Через три года мы обязательно увидимся!”, — твердил Толкиен, как заклятие. Эдит безнадежно качала головой.
Три года — срок большой. Попав в оксфордский Эксетер-Колледж, Толкиен, казалось, совсем забыл о прошлом. Он увлеченно изучал языки: латынь, староанглийский, уэльский, старофинский, старонорвежский, — а так же искусство пить пиво, не пьянея, говорить, не выпуская трубки из рта, и с утра выглядеть огурчиком после ночной пирушки. Однако, в январе 1913 года, когда срок запрета истек, юноша написал Эдит письмо, в котором просил ее руки. Ответ ошарашил Толкиена: оказывается, Эдит не надеялась на новую встречу с ним и давно обручилась с неким Джоржем Филдом, братом ее школьной подруги.
“Выезжаю к тебе, в Челтнем”, — послал Рональд телеграмму. Эдит встретила его на платформе… Бедняга Джордж Филд остался с носом: мисс Брэтт согласилась выйти за Толкиена. “Для этого тебе нужно лишь одно, — убеждал Рональд. — Перейти в католичество!”.
Поначалу Эдит думала, что это пустяковое условие. Да вот только ее дядя, считавшийся одним из столпов англиканской общины Челтнема, немедленно выгнал ее из дому. Хорошо еще, кузина, горбатая и пожилая Дженни Гроув, позволила Эдит пожить у нее в Уорике. Рональд приезжал редко, зато слал из Оксфорда письма о развеселых вечеринках, плаванье на плоскодонке и игре в теннис, а также о занимательнейших диспутах на заседаниях дискуссионного клуба. И еще — о денежных затруднениях. О дате свадьбы речи не заходило — предполагалось, что Рональд сначала немного разбогатеет.
С этой целью он нанялся гувернером к двум мальчикам-мексиканцам во Францию. Да только вот, вернувшись, Толкиен долго еще не заговаривал о свадьбе. Все заработанное он потратил на старинные японские гравюры, и часами молча смотрел на них. Эдит не узнавала жениха: он явно был чем-то страшно подавлен. Оказалось, родную тетку мальчиков, юную и прелестную синьору, в Париже насмерть сбила машина. Но почему это ввергло Рональда в многомесячную хандру — осталось неясным.
Бедняжка Эдит злилась и плакала. Ради чего, спрашивается, она порвала с семьей, ради чего пропадает от скуки в захолустном Уорике, ради чего, не отличаясь особой набожностью, встает ни свет ни заря на утренние мессы и выворачивает душу на изнанку на исповедях? А ведь ей уже двадцать три года, как бы не остаться в старых девах — не просится же обратно, в невесты к Джорджу Филду! К счастью, Эдит хватило мудрости не слишком досаждать Рональду своими претензиями. И, погоревав о погибшей мексиканке, он снова вспомнил о невесте.
На этот раз свадьбе помешала война. Толкиена забрали в армию — лейтенентом в полк ланкаширских стрелков. В ожидании отправки на передовую он отращивал усы, изучал связное дело (азбуку Морзе и язык сигнальных флажков), и строчил Эдит письма о том, как он скучает … по университетской библиотеке и стакане хорошего портвейна в дружеской компании.
В марте 1916 года они все-таки поженились — очень буднично и как будто бы случайно — словно и не было шести лет ожидания. Просто Толкиену дали увольнительную на день, а у приятеля оказался свободным мотоцикл, на которым можно было доехать до Уорика… Через два дня их полк отправлялся воевать во Францию. В “Таймс” как раз опубликовали статистику: жизнь новобранца на фронте в среднем не превышает нескольких недель…
ВОЙНА И МИР СРЕДИЗЕМЬЯ
Битва при Сомме — первая и последняя, в какой довелось поучаствовать Толкиену — вошла в историю как самая бездарная и самая кровопролитная за всю историю Англии. Под немецкими пулеметами девятнадцать тысяч англичан погибло, шестьдесят было ранено. Двое суток Рональд бессменно командовал своей ротой. Потом — небольшая передышка, и снова в бой. Двое бывших членов ЧБТО погибли в этой бойне. Толкиену повезло — он подхватил окопную лихорадку. Долгие годы он потом благословлял ту вошь, которая так удачно укусила его, заразив спасительной инфекцией. Лечиться Рональда отправили в Бирмингем, и туда сразу же приехала жена.
Это и был их медовый месяц: Рональд только-только выписался из госпиталя — бледный, истощенный, весь какой-то прозрачный, шатающийся от слабости. И Эдит, подурневшая от тоски, с грустными глазами и уже заметными морщинками у глаз. Стояли холода, не хватало еды и топлива. И все же это было самое счастливое время в жизни супругов Толкиенов. Однажды в лесу, на прогулке, Эдит расшалилась и принялась танцевать, напевая сама себе. После Толкиен утверждал: глядя на этот танец, он придумал своих Берена и Лютиен — главных героев “Легендариума” и второстепенных “Властелина колец” (это о них споет Бродяжник).
В феврале 1917 года про Толкиена вспомнило военное начальство. Пришлось ехать в Йоркшир, на переподготовку. Но до передовой Рональд так и не доехал — болезнь дала рецидив, и он снова оказался в госпитале. Так продолжалось еще полтора года: короткая ремиссия, и новый приступ болезни. Лагерь в Русе, госпиталь в Йоркшире, санаторий в Бирмингеме. Лагерь в Бирменгеме, госпиталь в Русе, санаторий в Йоркшире. Эдит, уставшая ездить за мужем из города в город, вернулась в Челтнем, чтобы родить первенца — Джона Фрэнсиса Рейела. Не понятно было, где и на что жить. От Рональда толку мало. В письмах Эдит срывалась, упрекала мужа: “За последнее время ты столько времени провел в постели, что отдохнул на всю оставшуюся жизнь. А вот я здесь…”, и т.д., и т.п. Но все когда-нибудь кончается. Кончилась и война, а с ней вместе и болезнь Рональда (врачи сказали: “Чудо!”). Пора было возвращаться в Оксфорд — налаживать и научную, и семейную жизнь…
…1929 год. У Толкиенов уже четверо детей: Джон, Майкл, Кристофер и новорожденная Присцилла. Семья живет в уютном, увитом шиповником доме на Нормут-роуз. На работу — преподавать английскую филологию в Эксетер-Колледже — Рональд ездит на велосипеде. По дороге он вечно бормочет что-то на неведомом языке.
Сочинять новые языки было его страстным увлечением! К примеру, язык Кения, на котором во “Властелине колец” говорят эльфы, создан Рональдом путем смешения древнеанглийского и уэльского на основе финского. Но и когда профессор Толкиен говорил на нормальном, английском, его иной раз трудно было понять. Его речь, с детства несколько нечеткая, после болезни и вовсе сделалась неразборчивой: он пришепетывал, присвистывал, а, главное, вечно не поспевал за собственной мыслью, толковал что-то про эльфов и гномов, горячился, смеялся... Словом, Джон Рейел Рональд чем дольше жил, тем большим становился чудаком.
В Оксфорде иногда проводились костюмированные вечеринки — профессор Толкиен неизменно являлся в одеянии древнего викинга с топором в руках. Он очень любил старинные кельстские эпосы. И сокрушался, что у Англии нет собственной мифологии, только скандинавские заимствования. В тайне он мечтал сам создать британскую мифологию, и много говорил об этом на заседании клуба “Углегрызы” — зимними вечерами ученые мужи, обсуждая филологические проблемы, так жались к камину, что, казалось, вот-вот зароют лица в горячий уголь. При этом они бешено хохотали, так что окружающие думали: несут похабщину. Так думала и Эдит, страдавшая в Окфорде от одиночества — ей не хватало ни образованности, ни светского такта, чтобы войти в местное светское общество. Оставалось одно развлечение — ругаться с мужем.
С некоторых пор жизнь Толкиена перестала следовать законам литературы, и уподобилась той, что ведут тысячи добропорядочных англичан: с утра служба, обедать домой, к жене и детям, потом в клуб, потом — снова работа… Вот что Толкиен ненавидел — так это, вернувшись от “Углегрызов”, снова приниматься за нудную работу вроде проверки экзаменационных сочинений. Но однажды, поздним весенним вечером 1936 года, во время проверки экзаменационных сочинений, с профессором Толкиеном произошел судьбоносный случай. Сам он рассказывал: “Один из абитуриентов расщедрился и сдал целую страницу пустой, ничего на ней не написав — это лучшее, что может случиться с экзаменатором! И я вывел на ней “В норе, глубоко в земле жил хоббит”. Вообще-то я хотел написать “кролик” (по английски — “rabbit”, прим. автора), а вышло “hobbit”. С учетом латинского “hommo”, то есть “человек”, получается что-то вроде человекокролика. Имена существительные всегда обрастают в моем сознании рассказами. И я подумал, что не мешало бы выяснить, кто такой этот хоббит, и какой была нора. Со временем моя случайная описка обросла целым миром Средиземья”...
Вообще-то Толкиен понемногу сочинял и раньше. Его старший сын, Джон, очень плохо засыпал, и приходилось часами сидеть у него в изголовье, с ходу продолжая “сериал” про Морковку — рыжеволосого мальчишку, живущего в настенных часах. Средний, Майкл, страдавший ночными кошмарами, требовал историй об отпетом злодее по имени Билл Стакерс (это имя запомнилось Толкиену с тех пор, как в один прекрасный день он увидел на воротах Оксфорда табличку со странной надписью: “Билл Стакерс будет преследоваться по закону”). Младший, Кристофер, больше всего любил послушать о приключениях доброго волшебника Тома Бомбадила — того самого, что спасет Хоббитов в Вековечном лесу во “Властелине колец”. Ну а теперь все трое стали слушать про Хоббита.
Книгоиздатель Стенли Анвин, которому предложено было выпустить повесть “Хоббит или Туда и обратно”, для начала подсунул ее собственному десятилетнему сыну Рейнеру. За один шиллинг мальчик написал рецензию: “Эта книга благодаря картам не нуждается ни в каких иллюстрациях, она хорошая и понравится всем детям от 5 до 9 лет”. Через год Анвин, убедившись в успехе “Хоббита”, предложил Толкиену написать продолжение. Так Рональд сел за “Властелина колец”.
С 1937 года до начала второй мировой войны Толкиен успел довести хоббитов только до Приречья (третья глава первой книги). Целых четыре года понадобилось, чтобы добраться до могилы Балина (четвертая глава второй книги). Работа шла с трудом. Не хватало бумаги, чернил. Еды, кстати, тоже не хватало. Не говоря уж о спокойствии и уверенности в завтрашнем дне. Правда, Толкиен почти не слышал бомбежек — Великобритания договорилась с Германией беречь крупные университетские центры: Оксфорд с Кембриджем и Гейдельберг с Геттингеном. Но совсем от войны не укроешься! В дом к Толкиенам подселили несколько беженцев, двух младших сыновей забрали в армию. Старший — Джон — избежал этой участи только потому, что готовился принять сан священника в Риме. В январе 1941 года Майкла Толкиена тяжело ранили, и его отцу стало вовсе не до работы. Словом, последнюю, шестую книгу Толкиен закончил только в 1947 году — ровно через 10 лет со времени начала работы над “Властелином колец”. Еще 5 лет ушло на переговоры с издателями. Теперь, после войны, мир изменился, и никто не знал, станут ли покупать продолжение “Хоббита”. Тираж решили выпустить небольшой — три с половиной тысячи экземпляров. Отпускную цену определили чуть не минимальную — 21 шиллинг. И все равно издатели готовились потерять на этом деле до 1000 фунтов. А вместо этого сделались миллионерами.
КАК ТОЛКИЕН БЕЖАЛ ОТ ТОЛКИЕНИСТОВ
Толкиен заработал куда меньше издателей — всего около 5 тысяч фунтов — но по тем временам и это обеспечивало безбедную жизнь до конца дней. И Рональд решили выйти на пенсию и уехать подальше от поклонников — в какое-нибудь тихое, стариковское место. Пул на южном побережье Англии оказался именно таким. Жаль только, что Толкиену здесь решительно не с кем было разговаривать. Зато Эдит просто расцвела! Супруги вдруг поменялись местами: он сидел дома взаперти, а она, быстро подружившись с местными жителями, расхаживала по гостям и играла в бридж… Толкиен не обижался и не брюзжал — он радовался, что жена хоть теперь получит “компенсацию” за долгие годы одиночества и забитости. Так уж вышло, что только к старости супруги окончательно притерлись и привязались друг к другу.
В 1971 году восьмидесятидвухлетняя Эдит умерла, а без нее и Рональд стал сдавать. В конце августа 1972 года на дне рождения у приятеля он выпил немного шампанского, а ночью испытал такую боль, что пришлось вызывать карету “Скорой помощи”. Через три дня Толкиен скончался в больнице от язвы.
Они с Эдит похоронены вместе в пригороде Оксфорда. Надпись на камне, согласно завещанию Толкиена, гласит: “Эдит Мэри Толкиен, Лютиен, 1889-1971, Джон Рейел Рональд Толкиен, Берен, 1892-1972 год”. Хотя, если честно, на героического Берена скромный оксфордский профессор походил мало. “На самом деле я хоббит, только большой, — говорил он в одном из последних своих интервью. — Я люблю сады, деревья, я курю трубку, и мне нравится здоровая несоленая и незамороженная еда. Я люблю и даже решаюсь носить в наше скучное время жилеты, украшенные орнаментом. Я очень люблю грибы, у меня простое чувство юмора, которое многие критики находят скучным и неинтересным. Я поздно ложусь и поздно встаю, когда есть такая возможность”.
…Движение “толкиенистов” живо и по сей день. То и дело где-нибудь подальше от цивилизации они устраивают костюмированные игры в хоббитов, эльфов, орков и троллей, с битвами на деревянных мечах, с осадами крепостей, похоронами и свадьбами. Каждый участник носит имя, взятое из произведений Толкиена. Самые продвинутые, вслед за отцом-основателем, изучают исландский и финский языки.
Ирина ЛЫКОВА